В конце шестидесятых годов Гриша Брускин открыл новую для советского искусства тему – еврейскую. Сам он происходил из семьи ученых, далеких от какой-либо религиозной проблематики. Притом, что какая-либо еврейская бытовая и религиозная жизнь в СССР категорически отсутствовала. И для обоснования собственного еврейства, по его собственным словам, пришлось получать необходимую информацию из книг и рассказов родственников. Позже он рассказывал: «Читая книги, я узнавал, как одеваются хасиды и митнагдим, что означают черные полосы на талите, как и когда его носят, сколько узелков на цицит и что они символизируют, какие существуют варианты повязывания тфилин и что внутри коробочек. … Надо сказать, что я был весьма удивлен, встретив много позже реконструированного мною человека в Нью-Йорке».
Однако такая технология археологической реконструкции привела к тому, что стиль, в котором изображались фрагменты утраченного прошлого, выглядел как своего рода живописный сказочный карнавал с множеством аллегорических и сюрреалистических мотивов. Но даже в таком виде еврейская тема не вызывала особой радости у властей, хотя никаких особых репрессий не последовало.
Перелом произошел в начале восьмидесятых, когда Гриша Брускин познакомился с представителями соц-арта – Дмитрием Приговым, Борисом Орловым и Ростиславом Лебедевым. С этого момента Брускин резко сменил стиль, оставив прежний орнаментальный примитивизм, и перешел к принципиально сухой и обезличенной манере, позаимствованной из советских плакатов по технике безопасности на производстве. Именно в таком стиле Илья Кабаков делал работы из «Коммунальной серии». А сам интерес к советской идеологической продукции у Гриши Брускина, очевидно, появился в результате общения с представителями соц-арта, которые к тому времени уже достаточно много работали с этой темой. Только если Борис Орлов, например, разрабатывал в своих работах монументальный официоз – статуи вождей, то Брускин обратил внимание на более скромные сюжеты – скульптуры рабочих, пионеров и военных, которыми украшали фасады зданий и размещали в парках в сталинские времена.
Но художник не оставлял и свою излюбленную еврейскую тему, параллельно отдавая дань «советской» проблематике, обнаружив при этом, что «между талмудическим и марксистским подходом есть очень много общего». И Брускин в своем «Фундаментальном лексиконе» (1986) взялся за систематизацию советской знаковой системы с той же дотошностью, с которой в Торе перечисляются, например, возможные человеческие грехи. В каждой клеточке этой огромной работы располагается изображение белой гипсовой скульптуры, которая держит в руке определенный визуальный знак – орден, макет мавзолея Ленина, дорожный знак или географическую карту.
По сравнению с проектами создателей соц-арта, работы Брускина в этом стиле имели ряд принципиальных отличий. Во-первых, подавляющее большинство опусов раннего соц-арта не отличалось особо проработанной визуальностью. В семидесятых художникам-нонконформистам было достаточно продемонстрировать новую идею в узком кругу друзей. Брускин же отказался от чрезмерно изощренного языка своих товарищей по соц-арту, предпочитая прямой рассказ. По его словам, он пытался выступать от имени некоего археолога из будущего, который пытается осознать смысл артефактов ушедшей цивилизации.
Такая открытость была вызвана новыми условиями экспонирования и новой публикой, к которой можно было обращаться. Во времена нонконформизма зрительская аудитория практически совпадала с кругом создателей неофициального искусства. И художнику, для того, чтобы его понимали, было достаточно изощренных намеков. С наступлением горбачевской перестройки ситуация кардинально изменилась – на смену «квартирным» выставкам пришли экспозиции в выставочных залах, которые посещала несравненно более широкая публика. И, что самое главное, появилась возможность показывать работы больших размеров. «Фундаментальный лексикон» был показан в 1987 году на выставке «Художник и современность» в выставочном зале на Каширке, где происходили основные события конца восьмидесятых.
Так Гриша Брускин с его простыми, ясными и прекрасно написанными картинами оказался главным художником перестройки. Скандал, который пытались устроить власти после открытия выставки «Художник и современность», удалось быстро замять – часть «Фундаментального лексикона» купил режиссер Милош Форман, которого в Москву пригласил лично Михаил Горбачев. Это ключевое событие – после него запрет на показ неофициального искусства был снят.
Через год «Фундаментальный лексикон» сыграл решающую роль в создании рынка современного русского искусства. Он был продан на знаменитом московском аукционе «Сотби» в 1988 году за 200 тысяч фунтов стерлингов, существенно потеснив классиков неофициального искусства. «Ответы экспериментальной группы» Ильи Кабакова ушли всего за 38 тысяч долларов.
И начался так называемый русский бум, через несколько дней после аукциона Гриша Брускин отправился работать в Нью-Йорк, что позволило ему существенно увеличить масштабы творчества – фигуры из «Фундаментального лексикона» были переведены в формат монументальной скульптуры, а затем и в фарфор и даже шпалеру.
Андрей Ковалев