Немухин Владимир

Избегая точных определений.

Последовательный метафизик,  исследователь тонких границ физического мира, Немухин  начинал свою карьеру разбрызгивая краску по примеру Поллока – недостаток площади и отсутствие мольберта вынуждали прикреплять холсты прямо к стене.  Возможности, открытые акционистской живописью, опыт, полученный из первых рук на международных выставках конца пятидесятых, потряс не только художников, в жизни своей ничего интереснее социалистического реализма не видевших, но и Немухина, который не только слышал рассказы о другом искусстве, но,   познакомившись в ранной юности с учеником и ассистентом Малевича Петром Соколовым, знал и о русском авангарде, и о запрещенных западных «формалистах»,  в том числе – Сезанне, и даже написал в 1942 году свою первую «кубистическую» картину, выстроив натуру из крашеных коробок.

Абстрактный экспрессионизм оказался недолгим и очень важным периодом в его жизни еще и потому, что «художники видели в нем абсолютную форму отказа от художественной рутины. Абстрактный экспрессионизм, который доминировал тогда в мировом искусстве, органически привился на новой русской почве, вошел в нашу плоть и кровь. Он разбудил наше подсознание, позволил раскрепоститься, дал толчок формальному эксперименту. Это был еще и выбор «новой веры»… Становясь абстракционистом, художник противопоставлял себя обществу, его казенной идеологии, шел на конфликт с власть имущими»[1].  И все же Немухин дистанцировался от соблазнительного и эффектного стиля – его смущала брутальность, физическая обусловленность, откровенная чувственность энергичного жеста.

Как и многие советские художники неофициального круга, приходившие, в отличие от многих своих коллег на Западе, к абстрактному экспрессионизму не через сюрреализм, он шел обратным путем. Получив  бесценный опыт спонтанного, освобождающего подсознание нефигуративного творчества,  обратился к реальности на грани действительности и сна. После короткого поиска предмета, способного одновременно быть символом и материей, он нашел свой артефакт – игральные карты. Небольшие листки бумаги – не вполне предмет, не только изображение с минимальной физической составляющей, с многочисленными,  и потому уже неопределенными каннотациями, – оказались идеальным сюжетом для коллажей Немухина и его полуабстрактной живописи, изображений, сочетающих спонтанные и тщательно обдуманные жесты. Самая важная в творчестве художника тема пришла почти случайно – то ли из пасьянсов, которые раскладывала его жена – художница Лидия Мастеркова, то ли из двух, сложившихся в интересную композицию карт. Немухин ценил разнообразие открывающихся возможностей: «Игральная карта  –  это символ дольнего мира, с его отстраненным от человеческой личности порядком, стихийностью и капризной переменчивостью состояний.   Заявляя   карту как эстетический   феномен, я старался дистанцироваться от присущей ей бытовой символики, хотя сознавал, что полностью игнорировать ее невозможно. В повседневном, вещественном мире карта являет собой одновременно и вещь, и игру, и уникальное средство коммуникации, позволяющее соединить друг с другом различные социально-культурные типы...». Из карт выросли живописные подобия «контррельефов» c изображением ломберного стола – подлинного, найденного на помойке.  Настоящие разрезы на столе перешли на картинную плоскость. Иногда это были реальные травмы холста, иногда эффект, напоминающий о произведениях Лючио Фонтана, достигался живописными методами  – с помощью красочных слоев по обе стороны от мнимого разреза. Острое ощущение несовершенства произведения, сложные фактуры и демонстративное пренебрежение логикой, страсть к банальному, ничем внешне не примечательному предмету – все это сближает Немухина с  противопоставлявшим себя геометрической абстракции течением «информель» – острой смеси сюрреализма с абстракционизмом, яркими представителями которого были Жан Дюбюффе и Антони Тапиес. В его сделанных со сдержанной экспрессией картинах, так же важен элемент случайности – теперь, впрочем, поставленной под полный контроль художника – как порезы на холсте или надписи на коробках.  Справиться с непредсказуемой материей помогает  белый цвет – плотные  коллажи постепенно дематериализовались: столики, зависая в безвоздушном пространстве, лишь краем, по касательной, возникают  в плоскости картины,  карты почти полностью растворяются  на белом фоне – так что от реальной вещи остается не то след, не то воспоминание.

 Фаина Балаховская